Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Пусть его наставник…, – чиркнула спичка, – что хочет, то и делает, но нам нужен король у микрофона, с уверенным голосом. Мы вступаем в невиданную доселе войну, Уинстон. Люди должны понимать, что монарх поведет их за собой…, – король Георг заикался, но занимался с преподавателем. Тони пошевелилась, бархатные портьеры зашуршали, отец оборвал себя.

Отослав Тони, с ребенком, в детскую, Питер пошел в спальню герцога. Он не видел дяди Джона с прошлой осени и даже, сначала, не узнал его. Питер испугался, увидев исхудавшее, мертвенно-бледное лицо. Врач быстро сделал укол морфия, веки герцога дернулись, Питер наклонился над кроватью.

– Вовремя…, тебя выпустили…, – морщинистые губы, коротко улыбнулись, – помнишь, что я говорил? По нынешним временам каждый порядочный человек должен посидеть в тюрьме…, Встретишься с Черчиллем, когда…, – герцог, казалось, впал в забытье. Радио бубнило, передавая результаты скачек. Питер, было, протянул руку к рычажку. Он почувствовал прикосновение холодных пальцев:

– Оставь…, – попросил дядя Джон, – я жду…, И буду ждать…., – Питер понимал, чего ждет герцог.

Мать, до завтрака, зашла к Холландам. Она вздохнула, садясь в лимузин:

– Сегодня заседание депутатов от лейбористской партии. Чемберлен, по слухам, собирает кабинет. Завтра все узнаем…, – Питер поцеловал ее в лоб: «Береги себя».

– Тони спит…, – Юджиния держала ключи от машины, – пусть отдохнет, бедная. Маленький Джон вчера ночью появился, и опять уехал…, – Питер, вечером, сказал кузине:

– Это твой отец, Тони. Ты не обязана быть всегда сильной. Ты помни, – он погладил белокурую голову Уильяма, – мы все здесь. Я здесь…, – в спальне герцога он стоял у окна, оглядывая пустынную, освещенную фонарями площадь. Питер вспоминал встречу с кузенами, в Праге:

– Каждый порядочный человек должен отсидеть в тюрьме. У меня был срок, очередь за ними. Авраам, скорее всего, тоже воевать начнет. Все разговоры, что британцы для Палестины хуже Гитлера, чушь. Тамошние евреи пойдут в армию, как все остальные…, – Питер опасался, что его в армию никто не отпустит. Заводы «К и К» производили стратегически важные материалы:

– Или мама опять начнет управлять. Однако она в парламенте, у нее времени нет…, – Скиннер принес две запотевшие бутылки холодного, белого бордо, урожая пятилетней давности и блюдо с первыми устрицами сезона.

Маленький Джон позвонил Питеру за час до предполагаемой встречи. Он попросил увидеться не в конторе, и не в Брук-клубе, а в закусочной Скиннера:

– Мне надо возвращаться в Уайтхолл, а в правительстве всегда плохо кормят…, – кузен вздохнул:

– Я говорил с Тони, никаких изменений…, – по телефону, Скиннер прервал Питера:

– В любое время, мистер Кроу. Приходите, когда хотите, кабинку я приготовлю…, – граф Хантингтон шагнул внутрь. Питер разливал бордо по стеклянным, простым стаканам.

Под прозрачными глазами Маленького Джона залегли тяжелые тени. Он пожал руку Питеру:

– Завтра Чемберлен обратится к стране…, – мужчина опустился на старый, рассохшийся стул:

– С южных баз пошли бомбардировщики, во Францию…, – они помолчали, Питер кивнул:

– Это хорошо. Ты ешь, пожалуйста…, – он открывал устрицы. Маленький Джон все еще слышал яростный голос дяди Джованни, в итальянской кофейне, за углом от Британского музея:

– Не надо мне рассказывать о семейственности! Твой отец работает…, работал на правительство, ты занимаешься тем же. Я знаю больше десяти языков. Не делай из меня старика, мне год до пятидесяти! Я подаю в отставку, и вы подпишете со мной контракт…, – потушив сигарету, Джон, залпом, как лекарство, выпил бессчетную чашку горького кофе:

– Дядя Джованни, вы инвалид. У вас на руках архивы Британского Музея, и сам музей…, – он осекся. Темные, в тонких морщинах глаза дяди похолодели, он отчеканил:

– Если…, когда понадобится эвакуировать музей и документы, мы сделаем все, что потребуется. А потом я приду лично к Черчиллю. Я его тоже знаю. То, что у меня нет ноги, мне не помешает, обещаю тебе…, – посмотрев на искорки в золотистом вине, Джон почувствовал на языке вкус цветов:

– Я помню этот год, – отчего-то сказал граф Хантингтон, – пятилетней давности вино. Я не знал, что Скиннер держит хороший винтаж. У нас он тоже есть, в замке…

– И у нас есть…, – усмехнулся Питер:

– Пять дюжин устриц, кромерский краб, креветки в горшочках и жареная камбала. И кофе, конечно. Мы оба возвращаемся на работу, дорогой мой…, – они, молча, устало, ели. Джон поднял голову:

– Спасибо за вчерашний вечер. Тони тяжело. Она молода, и Уильям у нее на руках. Я завтра дома буду, – добавил мужчина, – рядом с папой. Мне кажется…, – он не закончил. Питер кивнул: «Я тоже. Мама приедет, после парламента. Король выступит?»

Джон закурил сигарету: «Надеемся, что да». Джазовая песенка, по радио, у стойки, закончилась. Веселый голос диктора сказал: «Отрывок из нового романа мистера Джона Пристли, читает автор».

– Завтра радио переходит на военное расписание…, – Джон налил себе еще вина, – с одиннадцати утра. Чемберлен выступает в четверть двенадцатого…, – принесли жареную рыбу. Питер все повторял, про себя: «Последний мирный вечер, последний…»

Блетчли-парк

Совещания Секретной Разведывательной Службы проходили в одном из спешно возведенных бараков. Дома пронумеровали, но, по соображениям безопасности, не снабжали вывесками. Сотрудники заучили наизусть список отделов, переехавших из главного здания. За два месяца Блетчли-парк начал трещать по швам. Работникам разрешили снимать комнаты в соседних деревнях.

Окна распахнули на темный, полуночный двор, вокруг электрических ламп метались мошки. Из столовой несколько раз приносили подносы, с чаем, кофе, и сэндвичами. Лауре удалось поспать, четыре часа. Девушка провела три урока, и вернулась на свой пост, в аналитический отдел. Ее ждала кипа расшифрованных радиограмм из варшавского посольства и карта Польши. Лаура преподавала новым сотрудникам французский, итальянский, и немецкий языки. Она, иногда, думала:

– Я научилась стрелять, водить машину. Я не могу оставаться здесь. Надо подать просьбу о переводе, мистеру Мензесу…, – Лаура не знала, чем хочет заниматься, но понимала, что не сможет всю войну провести между своей комнатой и столом в помещении аналитиков.

Часы пробили одиннадцать вечера.

Через тридцать минут, Чемберлен собирал последнее, перед объявлением войны Германии, заседание кабинета министров. Французский парламент проголосовал за ультиматум Гитлеру. В берлинское посольство ушла радиограмма с текстом ноты. Мензес, с папиросой в зубах, с указкой в руке, расхаживал у карты. Они наносили обстановку каждые четверть часа. Польские войска не справлялись с напором немцев. Из Варшавы сообщали, о почти безостановочных налетах Люфтваффе на столицу и другие крупные города. Лаура, читала о разрушениях и жертвах:

– Кузен Аарон в Польше. Может быть, ему удалось уехать. Хотя куда, страна в блокаде. На востоке войска Сталина…, – рав Горовиц был американцем, но Лаура подозревала, что, ни немцы, ни советские, как их называл Мензес, органы, не обратят на такое внимания. Лаура знала русский язык. Она занималась с кузенами, в детстве, и продолжала учить его в Кембридже. Она, впервые, задумалась о посте в московском посольстве:

– Русские станут нашими союзниками…, – покачала головой Лаура, – никого в СССР не пошлют. То есть пошлют, но дипломаты не будут заниматься разведкой. Союзники так не поступают. А если нет? – она замерла:

– Сталин заключил сделку с Гитлером, ради территорий. Если они объединятся? – Лаура записала, что надо рассмотреть и такой вариант развития событий, просчитав возможные исходы ситуации. Она, примерно, знала, численность немецкой, советской и японской армий, и виды вооружения. Будущее ожидалось, мягко говоря, неутешительным, особенно в случае, если Америка решила бы не вмешиваться в европейский конфликт.

На карте западную, южную и северо-восточную границу Польши пронзали жирные, черные стрелы. На севере четвертая армия генерала фон Клюге резала Польский Коридор, как острый нож, горячее масло. Передовые части продвинулись больше, чем на шесть миль от границы и стояли перед рекой Вистулой.

Польский Коридор, в самом узком месте, был шириной в какие-то пятнадцать миль. Данциг захватили в первый день войны. Третья армия фон Кюхлера, двигаясь из Восточной Пруссии на Варшаву, подошла к реке Нарев. Танки генерала фон Рейхенау форсировали Варту. По расчетам Лауры, через два дня левое крыло его армии должно было оказаться у Лодзи. Немецкие самолеты бомбили польские аэродромы. Мензес, недовольно, сказал:

– С авиацией наши союзники, кажется, могут проститься, впрочем, как и с коммуникациями. Мисс ди Амальфи, как вы называете эту стратегию? – Лаура поморщилась, отхлебнув холодного кофе: «Не я, мистер Мензес, а покойный генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен. Он разработал план войны Германии на два фронта, против Франции, и России…, – она поднялась, махнув рукой. Мужчины еще вставали, по довоенной, как подумала Лаура, привычке.